Нечаевское дело. Процесс нечаевцев Нечаевский процесс
». Применял методы мистификации и провокации. В 1869 году в Москве убил по подозрению в предательстве студента И. И. Иванова и скрылся за границей. В 1872 был выдан швейцарскими властями. В 1873 приговорен к 20 годам каторги.
Сергей Нечаев родился 2 октября (20 сентября по старому стилю) 1847 года, в селе Иваново-Вознесенское Владимирской губернии , в семье мещанина, служившего в трактире. С 14 лет начал работать, где учился, не установлено. Тем не менее о себе рассказывал, что он сын крестьянина и выучился грамоте 16 лет от роду. В 1865 переселился в Москву, где пытался сдать экзамен на звание народного учителя, но провалился. Был близок с писателем Филиппом Диомидовичем Нефедовым. Через год выдержал этот экзамен в Петербурге и получил место учителя в Сергиевском приходском училище. В 1868 поступил вольнослушателем в Петербургский университет. Участвовал в студенческих волнениях 1868 - 1869, возглавляя вместе с Петром Никитичем Ткачевым и другими радикальное меньшинство. Зимой 1868-1869, принимая участие в студенческих волнениях, пытался взять на себя роль лидера , но неудачно. Распустив слух о своем аресте и бегстве из Петропавловской крепости, скрылся за границей, опасаясь преследований властей.
За границей. «Катехизис революционера»
В марте 1869 Сергей Геннадьевич оказался в Женеве у Михаила Александровича Бакунина, объявив себя представителем новой волны революционного движения. Бакунин был очарован Нечаевым, оказывал ему всяческую поддержку и даже поселил у себя. Нечаев встречался также и с Александром Ивановичем Герценом , который отнесся к молодому революционеру с явным недоверием, но по настоянию Николая Платоновича Огарева, также подпавшего под обаяние Нечаева (он даже посвятил ему стихотворение «Студент»), передал на бакунинско-нечаевские «революционные затеи» часть так называемого Бахметевского фонда. Этот фонд предназначался для финансирования революционного движения в России и находился в совместном распоряжении Герцена и Огарева.
Нечаев совместно с Бакуниным издал от имени несуществующего «Всемирного революционного союза» ряд ультрареволюционных манифестов : «Постановка революционного вопроса», «Начало революции » (журнал «Народная расправа», №1). Тогда же им, по-видимому, был написан и «Катехизис революционера», автором которого длительное время считался Бакунин, и только после публикаций последних лет авторство Нечаева можно считать доказанным, хотя влияние бакунинских идей в этом знаменитом тексте, несомненно, чувствуется.
«Катехизис» состоял из четырех разделов, в первом из которых «Отношение революционера к самому себе» провозглашалось, что «революционер - человек обреченный... он... разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью «этого мира». В разделе «Отношение революционера к товарищам по революции» эти товарищи классифицировались по степени их полезности для революции, причем революционер более высокого разряда должен смотреть на «революционеров второго и третьего разрядов» как «на часть общего революционного капитала , отданного в его распоряжение».
Формулируя «Отношение революционера к обществу» (третий раздел) Нечаев подчеркивал, что он не должен останавливаться «перед истреблением положения, отношения или какого-либо человека, принадлежащего к этому миру, в котором все - и все - должны быть ему равно ненавистны». «Все это поганое общество» Нечаев предполагал разделить на несколько категорий, причем первая из них составляла «неотлагаемо осужденных на смерть». При вынесении смертного приговора следовало руководствоваться не личной виной того или иного человека, а пользой его убийства для революционного дела. Далее следовали еще пять категорий людей, которых следовало уничтожить позднее или использовать в интересах революции, не останавливаясь перед шантажом, и лишь немногие могли «выработаться» в настоящих революционеров.
Наконец, «Отношение товарищества к народу» (четвертый раздел) заключалось в том, чтобы освободить его, подтолкнув к «поголовному восстанию». Для этого требовалось сблизиться с теми элементами в народе, которые были наиболее подготовленными к бунту. «Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России», - призывал Нечаев.
Возвращение в Россию. Убийство по «Катехизису»
В августе 1869 Сергей Нечаев с бакунинским мандатом представителя «Всемирного революционного союза» вернулся в Россию. Здесь он организовал тайное общество «Народная расправа», главным образом из студентов Петровской сельскохозяйственной академии. Тайная организация состояла из «пятерок», подчиняющихся «комитету», в который на самом деле входил один Нечаев. Организация строилась на принципах жесткого централизма и безоговорочного подчинения. Столкнувшись с сопротивлением своим авторитарным методам со стороны студента И. И. Иванова, Нечаев организовал 21 ноября 1869 его убийство, причем привлек к его осуществлению еще четверых членов организации - Ивана Гавриловича Прыжова, Алексея Кирилловича Кузнецова, П. Г. Успенского и Н. Н. Николаева, стремясь «повязать» их кровью.
По поводу опубликованного нечаевского текста один из ведущих публицистов консервативного толка Михаил Никифорович Катков писал: «Послушаем, как русский революционер понимает сам себя. На высоте своего сознания он объявляет себя человеком без убеждений, без правил, без чести. Он должен быть готов на всякую мерзость, подлог, обман, грабеж, убийство и предательство. Ему разрешается быть предателем даже своих соумышленников и товарищей... Не чувствуете ли вы, что под вами исчезает всякая почва? Не очутились ли вы в ужасной теснине между умопомешательством и мошенничеством?».
После бегства из России
За границей С. Г. Нечаев издавал второй номер журнала «Народная расправа» с программной статьей «Главные основы будущего общественного строя». Ссылаясь на Коммунистический Манифест, Сергей Геннадьевич изображал коммунизм как строй, при котором господствует принцип «производить для общества как можно более и потреблять как можно меньше». Труд обязателен под угрозой смерти, а всеми делами распоряжается никому не подотчетный и никому не известный комитет, принудительно регламентирующий все человеческие отношения в обществе. В 1870 году он пробовал возобновить вместе с Огаревым издание «Колокола», но не слишком удачно - вышло только шесть номеров.
Нечаев и в эмиграции пытался применять методы шантажа и угроз для достижения своих целей, в т. ч. по отношению к Бакунину и дочери Герцена Наталье Александровне. Постепенно он оказался в изоляции, от него отшатнулся даже Бакунин, назвавший нечаевский «Катехизис» «катехизисом абреков». Отвергнутый всеми, Нечаев вынужден был скитаться по Европе , скрываясь от преследований царского правительства, но в 1872 году был выдан Швейцарией как уголовный преступник. В 1873 на суде Нечаев вел себя мужественно, а на приговор - 20 лет каторжных работ - ответил возгласом: «Да здравствует Земский собор! Долой деспотизм!». По личному распоряжению Александра II вместо отправки в Сибирь Нечаева «навсегда» (это слово было подчеркнуто царем) заключили в одиночную камеру Петропавловской крепости.
Но одиночка не сломила Нечаева. Он занимался самообразованием, работая над статьями, и написал даже роман «Жоржетта». Нечаеву удалось привлечь на свою сторону охрану, которой было запрещено с ним разговаривать, и установить контакт с народовольцами.
Отношение к «нечаевщине»
«Нечаевщина» была осуждена большинством русских революционеров, и в течение почти десяти лет терроризм не применялся как метод борьбы. Однако это оказалось отнюдь не случайным и не преходящим явлением. Вполне справедливо писал российский историк, доктор исторических наук Борис Павлович Козьмин, что «...необходимо дать себе отчет в том, что нечаевское дело, с одной стороны, органически связано с революционным движением предшествующих лет, а с другой - предвосхищает в некоторых отношениях ту постановку революционного дела, какую оно получило в следующее десятилетие».
Нечаевская традиция физического уничтожения или терроризации «особенно вредных» лиц, беспрекословного подчинения низов вышестоящим революционерам, оправдания любого аморализма, если он служит интересам революции, прослеживалась в течение всей последующей истории русского революционного движения. Террор и заговоры стали неотъемлемой его частью, а нравственные основы, заложенные декабристами и Герценом, все больше размывались.
Нечаевское дело легло в основу знаменитого «антинигилистического» романа Федора Михайловича Достоевского «Бесы» (1873), в котором прототипом Петра Верховенского стал сам Нечаев.
Сергей Геннадиевич Нечаев скончался 1 декабря (21 ноября по ст.ст.) 1882 года, в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, в Санкт-Петербурге, ровно 13 лет спустя после убийства Иванова, от «общей водянки, осложненной цинготною болезнью ». (О. В. Будницкий)
В конце 1860-х гг. в русском революционном подполье произошел ряд событий, которые можно объединить под названием нечаевского дела: образование в студенческом движении 1868–1869 гг. политического крыла, издание и распространение С.Г. Нечаевым, М.А. Бакуниным и Н.П. Огаревым радикальных прокламаций, попытки создания организации «Народная расправа» и ряд сопутствующих сюжетов. Привлеченные к следствию и суду по нечаевскому делу лица известны в истории как «нечаевцы». Должного внимания со стороны исследователей они не получили. Отметим, что даже четкого разграничения в применении термина «нечаевцы» между участниками «Народной расправы», подсудимыми на процессе нечаевцев 1871 г. и всеми привлеченными к следствию лицами в литературе не прослеживается.
Главной причиной историографического пробела является фигура самого Нечаева, которая вытеснила из поля зрения менее заметных лиц. Нередко дискуссии вокруг его личности приобретали публицистический и идеологический характер. Так, в 1920-е гг. А. Гамбаров ставил вопрос о его «исторической реабилитации»: в Нечаеве он видел «гениального одиночку», «предшественника рабочего класса», который не смог в чуждой ему среде народнической интеллигенции эффективно вести революционную работу . Подобные взгляды в литературе затем сменились на противоположные: авторы книги «Чернышевский или Нечаев?» в 1970-е гг. относили последнего к «мнимым» революционерам, отмечая, что «нечаевщина» была и остается «антиподом революции» . В современной историографии нередко встречаются мнения, согласно которым в «нечаевщине» можно видеть истоки не только бланкистских и террористических настроений, но даже «сущностных черт таких масштабных явлений, как “военный коммунизм”, “сталинщина” и “развитой социализм”» .
Внимание к наиболее видным революционерам способствовало исследованиям отношений и сотрудничества Нечаева с Бакуниным и Огаревым в ходе прокламационной кампании , а также с другими известными деятелями . Проблема «Нечаев и нечаевцы» была открыто заявлена разве что Б.П. Козьминым в предисловии к сборнику с соответствующим названием: историк, справедливо отметив неразработанность темы, поставил задачу «изучить состояние революционных сил в России» в конце 1860-х гг., чтобы понять, на кого опирался в своей деятельности Нечаев, откуда он, по выражению Козьмина, «извлекал подходящий материал» для своей организации . Рамки сборника позволили лишь опубликовать важные источники по этой теме, но освещение конфликтов Нечаева с его оппонентами (некоторые из которых, по иронии судьбы, также стали «нечаевцами», оказавшись на скамье подсудимых в 1871 г.) можно найти в статье Козьмина 1932 г. Достойного продолжения его работа не нашла - возможно, по причине изменившегося в советской историографии отношения к проблематике народнического движения и прекращения деятельности Общества политкаторжан.
Ценные факты о нечаевцах в литературе можно почерпнуть из ряда исследований процесса нечаевцев. Например, Н.А. Троицкий в статье на соответствующую тему анализирует социальный состав и возраст обвиняемых, приводит подсчеты количества подсудимых . Но обращение к этому сюжету чаще происходило в контексте истории отечественного судопроизводства, а не истории революционного движения. Невнимание к ситуации в революционном подполье может приводить к ошибочным выводам. Так, в статье с характерным названием «Благонамеренные демоны» А. Грезнева рассматривает речи присяжных поверенных исключительно как оправдание «демонических фигур» подсудимых, успешную попытку «убедить общественное мнение в несправедливости возложенных на их подопечных обвинений» .
Действительно, адвокаты нечаевцев утверждали, что никто из обвиненных, по словам К.К. Арсеньева, «не соединяет в себе условий, из которых слагается тип заговорщика», что все они оказались вовлечены в нечаевскую авантюру благодаря, «с одной стороны, обману, с другой стороны - доверчивости и самообольщению» . Однако стоит ли искать в этом только лишь профессиональные интересы адвокатуры?.. Дальнейшие судьбы нечаевцев, чаще либо выпавших из революционного движения совсем, либо пошедших по пути нерадикальной народнической пропаганды, заставляют согласиться с мнением Арсеньева. Козьмин из десятков нечаевцев смог назвать последователем Нечаева лишь одного П.М. Кошкина (даже не члена «Народной расправы»), который пошел на убийство женщины, грозившей членам его кружка доносом .
Безусловно, восприятие всех нечаевцев лишь как случайных пострадавших будет столь же неверным обобщением, как и взгляд на них как на «бесов». Например, в ходе студенческих волнений пронечаевскую позицию занял В.Н. Черкезов, бывший ишутинец и участник петербургского кружка «Сморгонская академия». Имевшего неплохой подпольный опыт Черкезова вряд ли можно считать наивным юношей, поддавшимся психологическому воздействию Нечаева. В личном письме он называл Нечаева человеком «не с особенно ясным и широким развитием», который не может «даже быть представителем <...> серьезной и последовательной политической агитации» . Очевидно, Черкезов стал участником нечаевской авантюры, чтобы реализовать собственные политические амбиции. Подобной прагматичностью можно объяснить и сотрудничество с Нечаевым П.Н. Ткачева . Но приходить к общим для всех нечаевцев выводам стоит только после серьезного изучения частных случаев.
Даже в специальной литературе можно найти сомнительные допущения, свидетельствующие о плохом изучении проблемы. Так, в научной энциклопедии «Революционная мысль в России» А.Ю. Минаков безапелляционно утверждает, будто Нечаеву «удалось сформировать около 30 кружков, которые объединяли до 400 человек» . Вероятно, это число имеет своим источником утверждения нечаевца А.К. Кузнецова, который также говорил и о 310 арестованных по нечаевскому делу. Однако реально комиссией сенатора Я.Я. Чемадурова было допрошено около 200 человек, из которых 152 стали подследственными и только 87 были привлечены к суду . Из подсудимых участниками «Народной расправы» было не более 60 человек .
Неразработанность темы нельзя списать на отсутствие источников. Своего исследователя ждут архивные судебно-следственные материалы: многотомные дела III отделения , материалы уголовного отделения I департамента министерства юстиции и др. И это не говоря об источниках личного происхождения, которые могут освещать проблему взаимоотношений Нечаева и нечаевцев с неожиданных ракурсов. Например, сопоставление мемуаров Ф.А. Борисова с фактами так называемого Елизаветградского дела позволило выдвинуть предположение, что фигуранты этого дела В.И. Кунтушев и М.П. Троицкий не только не исповедовали террористические идеи и были близки Нечаеву (как нередко считалось в литературе), но, напротив, из-за их несогласия с радикальными установками Нечаева последний написал на них анонимные доносы в местную полицию .
Итак, вышеизложенный анализ историографической ситуации позволяет сделать вывод, что проблема нечаевцев в нечаевском деле почти не исследована. Без понимания характеров и мотивов десятков нечаевцев невозможно понять ни место и роль самого Нечаева в истории русского революционного движения, ни ответить на вопрос о том, что же скрывалось под известным публицистам и писателям словом «нечаевщина» в реальной исторической ситуации конца 1860-х гг.
Печатается по изданию: Исторические документы и актуальные проблемы археографии, источниковедения, российской и всеобщей истории нового и новейшего времени. Сборник материалов Пятой международной конференции молодых ученых и специалистов «Clio-2015» / {гл. редактор А.К. Сорокин, отв. ред. С.А. Котов}. М.: Политическая энциклопедия, 2015. С. 133–137.
По этой теме читайте также:
Примечания
Гамбаров А. В спорах о Нечаеве. К вопросу об исторической реабилитации Нечаева. М.; Л., 1926. С. 143.
Володин А.И., Карякин Ю.Ф., Плимак Е.Г. Чернышевский или Нечаев? О подлинной и мнимой революционности в освободительном движении России 50–60-х годов XIX века. М., 1976. С. 267.
Минаков А.Ю. С.Г. Нечаев и П.Н. Ткачев: к вопросу об идейной идентификации «нечаевщины» // Россия и реформы. Сб. статей. Вып. 4. М., 1997. С. 104.
См. например: Сватиков С.Г. Студенческое движение 1869 года (Бакунин и Нечаев) // Наша страна. 1907. № 1. С. 165–249; Козьмин Б.П. Герцен, Огарев и «молодая эмиграция» // Его же. Из истории революционной мысли в России. Избранные труды. М., 1961. С. 483–577; Пирумова Н. М. Бакунин или С. Нечаев? // Прометей. Т. 5. М., 1968. С. 168–181.
Например, с болгарским революционером Х. Ботевым: Бакалов Г. Христо Ботев и Сергей Нечаев // Летописи марксизма. Кн. IX–X. М.; Л., 1929. С. 3–37.
Нечаев и нечаевцы. Сборник документов / Под ред. Б.П. Козьмина. М.; Л., 1931. С. 3–4.
К НЕМУ РУССКОЙ ЖУРНАЛИСТИКИ
Впервые: ОЗ, 1871, № 9, отд. «Современное обозрение», стр. 1-33 (вып. в свет - 20 сентября). Подпись: M. M. Авторство раскрыто в «Указателе к «Отечественным запискам» за 1868–1877 гг.» (ОЗ, 1878, № 8, стр. XVII, и отд. издание) и в гонорарных ведомостях «Отечественных записок» 1871 г. (ЛН, т. 53–54, М. 1949).
В июле - августе 1871 г. происходил первый открытый политический процесс в России - над участниками тайного общества «Народная расправа». К суду были привлечены почти все члены организации - 84 человека, разделенные на четыре категории (по тяжести предъявленных обвинений), - в основном интеллигентная молодежь и студенты. Салтыков сам был на процессе (в частности, 27 августа, см. прим. к стр. 191) и многие подробности мог знать от своего друга А. М. Унковского - одного из защитников.
Волнения студентов в конце 1868 - начале 1869 г. явились толчком к созданию «Народной расправы». Как бы продолжая в новых условиях студенческое движение 1861 г., участники его требовали права свободно собирать сходки, устраивать библиотеки, кассы взаимопомощи и т. д. При этом часть молодежи не ограничивалась стремлением к демократизации одной лишь студенческой жизни, а переходила непосредственно к борьбе за освобождение всего народа от гнета самодержавного государства. Вскоре революционная активность студенческой молодежи была использована С. Г. Нечаевым для создания тайной организации анархистского толка. Сам Нечаев, вольнослушатель Петербургского университета, был энергичным участником студенческих волнений, фанатически преданным революции. Значительное влияние на весь характер его деятельности оказал анархизм Бакунина. Однако многие взгляды и дела Нечаева вызвали со стороны Бакунина решительный протест. Это относится, в частности, к известному документу «Катехизис революционера», который до последнего времени считался сочинением Бакунина и Нечаева. Как свидетельствует пространное письмо Бакунина к Нечаеву от 2 июля 1870 г., впервые опубликованное в 1966 г., «Катехизис» принадлежит перу Нечаева. Определяя свои разногласия с Нечаевым, Бакунин ссылается на их прежние споры: «Помните, как Вы сердились на меня, когда я назвал Вас абреком, а Ваш катехизис катехизисом абреков», и далее: «…Вы по образу мыслей подходите более к иезуитам, чем к нам. Вы фанатик - в этом Ваша огромная характерная сила; но вместе с тем и ваша слепота, а слепота большая и губительная слабость» («Cahiers du Monde Russe et Sovi"etique», 1966, Sorbonne, Vol. VII, № 4, p. 632). Формулируя основные принципы, которыми должно руководиться при создании революционного общества, Бакунин отвергал нечаевскую тактику заговора, террора и мистификации. Он писал: «Иезуитский контроль, система полицейского опутывания и лжи решительно исключаются из всех 3-х степеней тайной организации: точно так же из уезд и област, как и из Народ братства. Сила всего общества, равно как нравственность, верность, энергия и преданность каждого члена, основаны исключительно и всецело на взаимной истине, на взаимной искренности, на в доверии и на открытом братском контроле всех над каждым» (там же, р. 672).
В большой статье «Альянс социалистической демократии и Международное товарищество рабочих», посвященной прежде всего критике бакунизма, Маркс и Энгельс особо рассматривают «Катехизис революционера». «Эти всеразрушительные анархисты, - отмечают они, - которые хотят все привести в состояние аморфности, чтобы установить анархию в области нравственности, доводят до крайности буржуазную безнравственность».
Четвертого марта 1869 г., опасаясь преследований со стороны полиции за участие в студенческих волнениях, Нечаев уезжает за границу и, явившись в Женеву, к Огареву и Бакунину, выдает себя за руководителя студенческого революционного движения, бежавшего из Петропавловской крепости. 1868–1869 гг. были особенно трудными в жизни Огарева: возможности издания «Колокола» оказались исчерпанными, разногласия с «молодой эмиграцией» углублялись, живых связей с Россией почти не осталось. Поэтому Огарев с большим энтузиазмом встретил Нечаева и уверял Герцена, что приезд петербургского студента «поворачивает на воскресение заграничной прессы» (письмо от 1 апреля 1869 г., ЛН, т. 39–40, стр. 545). Огарев, вместе с Нечаевым и Бакуниным, развернул широкую агитационную кампанию, сам написал брошюру («В память людям 14 декабря 1825 г.»), прокламации («От стариков молодым друзьям», «Наша повесть»), а также стихотворение «Студент», посвященное «молодому другу Нечаеву», которое впоследствии фигурировало в материалах процесса.
Следует отметить, что Герцен все время относился к Нечаеву недоверчиво и неприязненно. В письмах «К старому товарищу» (1869), обращенных к Бакунину и отчасти Огареву, он решительно отвергает теорию и тактику анархизма как явления глубоко враждебные революции. Герцен утверждает, что необходимо «окончательно пожертвовать уголовной точкой зрения, а она, по несчастью, прорывается и мешает понятия, вводя личные страсти в общее дело и превратную перестановку невольных событий в преднамеренный заговор». И далее: «Дикие призывы к тому, чтобы закрыть книгу, оставить науку и идти на какой-то бессмысленный бой разрушения, принадлежат к самой неистовой демагогии и к самой вредной».
В августе 1869 г. Нечаев возвращается в Россию, и в Москве, преимущественно из студентов Петровской земледельческой академии, создает тайное общество «Народная расправа», состоящее из небольших, не связанных между собой кружков. Это давало Нечаеву возможность внушать членам «Народной расправы» иллюзию об огромных масштабах организации, ячейки которой будто бы разбросаны по всей стране и даже по всему миру. Нечаев предъявлял особо доверенным лицам мандат, подписанный Бакуниным от имени «Русского отдела всемирного революционного союза», пользовался специальными бланками с эмблемой «Альянса». Нечаев требовал от членов «Народной расправы» беспрекословного повиновения своим приказам. На этой почве в конце 1869 г. произошло трагическое событие, повлекшее за собой арест почти всех участников подпольной организации. За отказ подчиниться Нечаеву 21 ноября в парке Петровской академии был убит студент И. Иванов. Убийство совершил сам Нечаев с помощью четырех членов «Народной расправы» - П. Успенского, А. Кузнецова, И. Прыжова, Н. Николаева. Нечаев успел бежать за границу, остальные четверо, вместе с другими участниками «Народной расправы», через полтора года предстали перед судом Санкт-Петербургской судебной палаты. (В 1872 г. Нечаев был выдан швейцарскими властями русскому правительству и приговорен к каторжным работам в Сибири.)
Первые сообщения, а затем и статьи о «нечаевской истории» появились уже в январе 1870 г. Особенно усердно выступали «Московские ведомости», обвинявшие другие органы печати в либерализме и нигилизме. (В статье «Наши бури и непогоды» Салтыков писал, что, по мнению этой газеты, следует арестовывать «не по несомненным уликам, и даже не по уликам, а так просто, по предложению, или, точнее сказать, по вдохновению».) Однако позднее, когда происходил сам процесс и когда его материалы, сначала публиковавшиеся в «Правительственном вестнике», затем перепечатывались и комментировались на страницах многих изданий, наглядно обнаружилось то «литературное единодушие», которое с такой убийственной иронией показал Салтыков. Разумеется, отдельные, иногда даже существенные разногласия были между некоторыми печатными органами. Так, например, «С.-Петербургские ведомости» резонно осуждали «Московские ведомости» за то, что те «думают, что защитники должны были греметь против нигилизма», «изобличить весь вред этого направления». «Во всех образованных государствах, - писали «С.-Петербургские ведомости», - людей наказывают не за то, что они держатся тех или других ложных воззрений, а за то, что они совершили известные деяния, положительно воспрещаемые законом». И «Московские ведомости» и «Голос» возмущались теми «утонченными оборотами речи», которые употреблялись председателем суда и защитниками по отношению к подсудимым. «С.-Петербургские ведомости», напротив, одобряли эту манеру. Но несмотря на разногласия, органы печати консервативного и буржуазно-либерального направления сходились в главном: отождествляя «нечаевское дело» со всем русским революционным движением, они поносили революционную молодежь в целом, заявляя, что в России нет почвы для революции и что заниматься ею могут лишь безумцы, неучи да Хлестаковы.
Салтыков с глубокой иронией пишет о том слаженном «антинигилистическом» хоре, который, как по команде, возник из разноголосицы современной печати (см. его введение к статье и многочисленные авторские примечания).
«Отечественные записки» не могли прямо и откровенно высказать свой взгляд на «нечаевское дело», не затронув общих проблем революционного движения, что по цензурным причинам было невозможно для радикального издания. Но взгляд этот внимательный читатель мог определить по совокупности материалов, печатавшихся в «Отечественных записках» и прежде всего в том номере, где была помещена статья Салтыкова: «Так называемое «нечаевское дело»…»
Еще в феврале 1870 г., статьей «Наши бури и непогоды», Салтыков откликнулся на подготовку «нечаевского процесса» (см. наст. том, стр. 170–190).
В письме к Некрасову от 17 июля 1871 г. он писал: «По моему мнению, полезно было бы напечатать нечаевское дело в «Отечественных записках» вполне, и начать это печатание в августовской книжке (вероятно, и 2-я категория уже будет кончена к тому времени). Перепечатку можно сделать из «Правительственного вестника», где этот процесс затем и печатается, чтоб его отчетом руководились прочие журналы. Читателям будет интересно иметь в руках полное изложение всего процесса, который он имеет теперь в отрывках, рассеянных во множестве №№ газет.
Затем мне казалось бы нелишним в сентябрьской книжке напечатать свод статей, появившихся по этому в газетах и журналах. Это тоже не лишено будет для читателей интереса; ежели хотите, я возьму этот труд на себя и сделаю его совершенно скромно. В сентябрьской книжке это будет удобно сделать, потому что впечатление несколько остынет» (см. т. 18 наст. изд.).
Осуществилась лишь вторая половина замысла Салтыкова - его «совершенно скромная» статья о «нечаевском деле» появилась в сентябрьской книжке. Вместе с анонимной статьей «Литературные заметки», напечатанной в том же номере, эта статья Салтыкова вызвала недовольство Александра II, который, как говорится в докладе III Отделения, на полях против этих двух статей «изволил собственной рукою начертать: «обратить на это внимание министра внутренних дел».
Обличая благонамеренную журналистику, Салтыков как бы возвращал мысль читателя к одной из своих статей 1868 г. - «Литература на обеде», где в широком смысле затронуто то же явление. Причину отсутствия «серьезной публицистической литературы» Салтыков объяснял тем, что ее и не может быть «в стране, где нет полной свободы слова» (стр. 59). Передовые статьи, где есть хоть нечто самостоятельное, напоминают, по мнению Салтыкова, «те челобитья, которые в древнее время писали государевы сироты» (там же). И, вероятно, не случайно именно этот образ повторяется в упомянутых «Литературных заметках». «Говоря откровенно, нет ничего трагикомичнее положения публициста, брошенного судьбою на берега Невы Его писания не имеют даже того значения, какое когда-то имели челобитные царских сирот» (ОЗ, 1871, № 9, отд. «Современное обозрение», стр. 153).
В статье Салтыкова почти нет прямых авторских суждений о позиции той или иной газеты, их заменяет эзоповская фразеология, едкая ирония «похвальных слов» по поводу верноподданной публицистики. Однако в «Литературных заметках» читатель находил своеобразный и подробный комментарий к тому, что он уже узнал из статьи «Так называемое «нечаевское дело»…» (этой статьей открывался отдел «Современное обозрение»). Ссылаясь на те же рассуждения «Московских ведомостей», которые обильно цитировались в статье Салтыкова, автор «Литературных заметок» обвиняет газету в «политической мономании», стремлении видеть везде «заговоры, сепаратизмы», государственные преступления (стр. 167).
На многих примерах критик разъясняет подлинный смысл той «заботы об отечестве», которую уже много лет подряд проявляют «Московские ведомости». Благонамеренному единомыслию он противопоставляет «открытую и свободную» борьбу мнений, ибо «человеческая мысль может мужать и крепнуть только в борьбе разнородных миросозерцаний» (стр. 171). Критик призывает к «трезвому взгляду на политические процессы», на их связь с развитием общественной мысли. Чтобы отделить «нечаевское дело», которое в одной из статей 1873 г. Михайловский назовет «монстром», от дела прогресса, необходимого и неизбежного, он создает прозрачный аллегорический образ: если кто-то выбросился из окна, это еще не повод запретить людям, жаждущим света, приближаться к окнам (стр. 175).
Разбираемый номер «Отечественных записок», как и многие другие книжки этого журнала, скомпонован таким образом, что разные материалы, в нем напечатанные, каждый по-своему разрабатывают одну и ту же тему. Так, например, перед статьей Салтыкова напечатан цикл сатирических стихотворений В. Буренина. Первое из них - «Общественное мнение» - предваряет одну из важных тем статьи о «нечаевском деле»:
«- Плохо, Петр Иваныч?
Плохо, Петр Ильич!
Думал, нынче за ночь
Хватит паралич:
Слышали, в суде-то
Что творится? Ох,
Верьте мне: нас это
Наказует бог!
Школьникам, мальчишкам -
Просто стыд и срам -
Поблажает слишком
Председатель сам!
Вежлив, как в салоне:
«Смею вам сказать…»
В эдаком-то тоне
С ними рассуждать!»
Стихотворение заканчивается такими словами:
«Да-с, прогресс сей ввержет
Нас злосчастья в ров,
Если не поддержит
Господин Катков!»
В этом же номере журнала, после долгого перерыва возобновилось печатание «Парижских писем» Шарля Шассена. Здесь описывались события Парижской коммуны, мысль о которых естественно связывалась в те дни с судьбами русской революции. И хотя Шассен был далек от глубокого понимания причин и характера Коммуны, хотя точка зрения самого Салтыкова (см. «Итоги», т. 7) была существенно иной, тем не менее подробная информация о французских событиях, разоблачительная характеристика палача Коммуны Жюля Фавра представляли большой интерес для русского читателя. Кстати, Шассен в «Парижских письмах» расценивает циркуляр Жюля Фавра от 6 июня, о котором идет речь в статье Салтыкова, как позорный полицейский документ.
Наконец, в этом же номере «Отечественных записок» была помещена глава из новой книги Салтыкова «Господа ташкентцы» - «Ташкентцы приготовительного класса», где изображается страх дворянства перед «тайными обществами» нигилистов и жажда мести новым Каракозовым. Обличение консервативной и буржуазно-либеральной («пенкоснимательской») прессы - главную тему статьи «Так называемое «нечаевское дело»…» - Салтыков продолжил в «Дневнике провинциала в Петербурге» (1872).
Стр. 191…войдя в одно из заседаний суда… мы нашли… - Судебные заседания, где рассматривались дела подсудимых четвертой категории, происходили от 27 августа 1871 г.
…к отделению от государства обширных частей (Сибири)… - Обвинение это было предъявлено группе подсудимых четвертой категории: «Кошкин, Долгушин, Дудоладов и Лев Топорков состояли членами кружка сибиряков для кружка этого и был написан Долгушиным устав в собраниях оного рассуждалось об отделении Сибири и в самом уставе общества сибиряков, Долгушиным составленном, было сказано, как говорил Кошкин: «Цели будущей нашей деятельности мы не можем определить потому, что неизвестно, каково будет положение Сибири во время улучшения материального ее благосостояния, нужно ли тогда будет отделить Сибирь или нет» («Правительственный вестник», 1871, № 205 от 28 августа, стр. 2).
Стр. 193…формализироваться - обижаться (от франц. - formaliser).
Один талантливый фельетонист… не без ядовитости назвал нас «братьями-молчальниками». - Как установил С. С. Борщевский, Салтыков имел в виду фельетон Суворина «Недельные очерки и картинки» («С.-Петербургские ведомости», 1871, от 16 мая), где публицисты «Отечественных записок» были названы «молчаливым легионом» за присущее им будто бы стремление отмалчиваться при обсуждении важных общественных вопросов (см. изд. 1933–1941, т. 8, стр. 539).
Стр. 194…«Отечественные записки» - издание ежемесячное… - Этот аргумент выдвигается, конечно, иронически, так как «Вестник Европы», цитируемый Салтыковым, - тоже ежемесячный журнал.
…«металлом звенящим»… - См. прим. к стр. 137.
Стр. 195…четверо подсудимых приговорены к каторжной работе… - 15 июля был зачитан приговор суда, по которому Успенский, Кузнецов, Прыжов и Николаев ссылались в каторжные работы на разные сроки с лишением всех прав состояния.
…отпуская этих последних… - В стенограмме суда читаем: «Председатель: Подсудимые Орлов, Волховский, Коринфский и Томилова! Не угодно ли вам выйти на середину залы.
(Подсудимые вышли).
Подсудимые! Вы свободны от суда и содержания под стражею. Господа! Отныне вам место не на позорной скамье, а среди публики, среди всех нас» («Правительственный вестник», № 168, стр. 6).
Эмфатический… - то есть напыщенный.
Стр. 197… он говорил, как чужой… - Имеется в виду речь Спасовича в защиту Алексея Кузнецова. См. об этом ниже.
И вот один рявкнул стихами… - Свое заключительное слово Прыжов закончил стихами Гете. «Вы извините меня, почтенные судьи, - сказал он, - если я позволю себе привести здесь слова величайшего германского поэта Гете, которые как будто прямо относятся к настоящему, крайне прискорбному для всех делу.
По этому поводу автор уже упоминавшихся «Литературных заметок» писал: «Когда по окончании судебных прений Прыжову было дано слово, как оно дается обыкновенно всем подсудимым, он сказал несколько незначащих и бессвязных фраз, заключив их тремя стихами из Гете. «Московские ведомости» возмутились этим и не преминули заметить, «как один подсудимый рявкнул стихами». Признаемся, ничего отвратительнее этой заметки нам не случалось читать в русской литературе. Есть минуты, когда замирает всякая человеческая ненависть; слова приговоренного к смерти, физической ли то или политической, выслушиваются всеми спокойно, если не из уважения и любопытства, то из приличия. Только палач способен остановить жертву сказать последнее в жизни, дозволенное ей законом слово…» (ОЗ, 1871, № 9, стр. 180).
…другой воспользовался случаем… сослался на Брута и Кассия… - Речь идет о заключительном слове Успенского, который стремился оправдать убийство Иванова, разлагавшего тайное общество перед «критической минутой» и претендовавшего на ту роль, которую играл Нечаев. «Тут не было и речи о цементации дела кровью, - говорил Успенский. - У нас была другая связь, более крепкая; это идея, одушевлявшая нас, идея общего дела. Кто же не знает, что пролитая кровь не только не связывает, но разрывает все узы?.. Если бы и оставалась какая-нибудь связь, то она чисто внешняя, тяжелая, как цепь невольника. Так Брут и Кассий поссорились накануне Фарсальского сражения. Между ними стояла тень Цезаря» («Правительственный вестник», № 168, стр. 5).
Стр 198…контроверса - спор.
Но вот катехизис русского революционера. Он был прочитан на суде. - «Катехизис» был опубликован в «Правительственном вестнике», 1871, № 162 от 9 (21) июля.
Стр. 205…выучить наизусть даже некоторые страницы Канта. - Прыжов рассказал на суде, что Нечаев цитировал наизусть целые страницы из «Критики чистого разума».
Вообразите себе еще Огарева, Бакунина и Нечаева, составляющих заговор с надежным человеком, присланным в Женеву киевской администрацией (см. заявление одного из защитников в заседании 8-го июля). -
Имеется в виду заявление присяжного поверенного Соколовского: «В деле есть следующее обстоятельстве: студенту Киевской Академии Маврицкому были присланы прокламации из Женевы, которые были доставлены им начальству. Вследствие того князь Дундуков-Корсаков воспользовался этим и послал в Женеву надежного человека, который вошел в знакомство с Нечаевым и Бакуниным и привез прокламации, причем Нечаевым были сообщены адреса знакомых ему лиц. Нам желательно было бы познакомиться с этими адресами, чтобы доказать, как мало имел Нечаев соучастников в деле студенческого движения». Прокурор ответил отказом на просьбу защитника («Правительственный вестник», № 162, стр. 5).
Стр. 206. «в снежных каторгах Сибири» - строка из стихотворения Огарева «Студент», посвященного Нечаеву:
Жизнь он кончил в этом мире
В снежных каторгах Сибири…
Стр. 208…фемгерихт - тайное судилище. От нем. Femgericht - тайное вестфальское судилище в средние века.
…как турецкий посланник в рассказе Хлестакова. - В рассказе Хлестакова иначе: «…министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я».
Стр. 213…Жюль Фавр счел нужным назвать в своем циркуляре и Россию. - Министр иностранных дел правительства Тьера Жюль Фавр 6 июня 1871 г. разослал всем европейским державам циркуляр, призывая их бороться с Международным товариществом рабочих, вплоть до его уничтожения. Все документы, приведенные в циркуляре, не имели никакого отношения к Интернационалу, а были связаны с деятельностью бакунинского «Альянса социалистической демократии». Эта подтасовка была вскрыта Марксом и Энгельсом в «Заявлении Генерального Совета по поводу циркуляра Жюля Фавра» (от 12 июня 1871 г.) - см. К. Mapкс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2-е, т. 17, стр. 372–373.
Стр. 219…кажется, чего-чего не говорили и не писали о панурговом стаде… - «Антинигилистический» роман Вс. Крестовского «Панургово стадо» вышел в 1869 г.
…все у нас пусто, сухо, голо… прошедшее Польши в пурпуре и злате… - Имеются в виду следующие слова Спасовича, поляка по национальности: «Это прошлое и возникает перед его глазами в пурпуре и злате, в дивном величии, а он кидается в это национальное прошлое с тем, чтобы осуществить посредством того свои демократические мечтания. Вот каким способом делается он революционером. Другое дело русский юноша. Прошлое его не богато, что ни говори славянофильство, настоящее сухо, бедно, голо, как степь раскатистая, в которой можно разгуляться, но не на чем остановиться» («Правительственный вестник», № 165, стр. 5).
Как протекал первый в России гласный судебный процесс, кто выступал в роли председателей, защитников и подсудимых? Какие обвинения выдвигались участникам «Процесса Нечаевцев», какие показания давались подсудимыми? Чем закончилось одно из самых крупных в России судебных разбирательств XIX в.?
Процесс, начавшийся 1 июля 1871 г. 11 часов 40 минут утра, продолжался с перерывами почти три месяца. Арестованных по делу было около 300 человек, на скамью подсудимых посадили 87. Дело разбиралось гласно, отчеты, как это было решено 19 июня, печатались в «Правительственном Вестнике», а затем в остальных газетах, таких, как «Московские ведомости», «Голос», «Санкт-Петербургские ведомости».
По данным судебного отчета о « Процессе нечаевцев», « присутствие на суде составляли: председатель А.О. Любимов, члены Палаты: Маркевич, Мессинг, Медведев, Шахов, Богаевский; обвинял прокурор С.-Петербургской Судебной Палаты В.А. Половцев. Секретарь Голиевич. Защитники подсудимых, присяжные поверенные: князь Урусов (Успенского и Волховского), Спасович (Кузнецова, Ткачева и Томиловой), Арсеньев (Прыжова), Соколовский (Дементьевой), Турчанинов (Николаева), Халтури (Коринфского) и Депп (Флоринского)» .
Все подсудимые были разделены на 11 групп с соответствующим количеством обвинительных актов. В первую вошли основные фигуранты «Нечаевского дела»:
«1) дворянин Петр Гаврилович Успенский, 2) купеческий сын Алексей Кириллович Кузнецов, 3) отставной коллежский секретарь Иван Гаврилов Прыжов, 4) московский мещанин Николай Николаев, 5) священнический сын Владимир Федоров Орлов, 6) дворянин Феликс Вадимов Волховский, 7) кандидат прав Петр Никитин Ткачев, 8) с.-петербургкая мещанка Елизавета Христьянова Томилова, 10) священнический сын Иван Иванов Флоринский, 11) священнический сын Михаил Петров Коринфский».
После того, как был оглашен список вошедших в первую группу подсудимых, А.О. Любимов приступил к прочтению обвинительного акта, согласно которому « Успенский, Кузнецов, Прыжов, Николаев обвиняются в заговоре с Нечаевым с целью ниспровержения Правительства и убийстве Иванова. Флоринский – в том, что принимал участие в заговоре. Орлов, Волховский, Ткачев и Коринфский – в том, то принимали участие в заговоре и совершили для ниспровержения подготовительные действия. Томилова – в помощи Нечаеву и Орлову в совершении приготовлений к государственному преступлению. Дементьева – в том, что напечатала и распространила воззвания «к обществу». (с.34-35)
В качестве вещественных доказательств виновности подсудимых председатель предъявил следующие изъятые в ходе подготовки судебного процесса документы: первое издание журнала «Народная Расправа» за 1869г., «Общие правила организации», «Общие правила сети отделений», воззвание «К обществу», написанное Ткачевым и Дементьевой, фальшивый мандат Комитета «Народной расправы» с подписью М.Бакунина, многочисленные прокламации «Организации», и, помимо всего прочего, «Катехизис революционера», с которым многие из подсудимых впервые ознакомились только в ходе судебного разбирательства.
Далее А.О. Любимов зачитал прокламацию организации «Народной Расправы», содержавшую в себе подобного рода предпосылки: «Мы имеем только один отрицательный неизменный план беспощадного разрушения…» «Да, мы не будем трогать царя, если нас к тому не вызовет преждевременно какая-либо безумная мера или факт…» «…А теперь мы безотлагательно примемся за истребление его Аракчеевых, то есть, тех извергов в блестящих мундирах, обрызганных народной кровью…». Неудивительно, что после прочтения этого труда обвинение пришло к выводу, что « члены общества не признают иного способа уничтожить мнимое или действительно препятствие к достижению своих целей, как только убийство».
Цель «Народной расправы» по обвинительному акту состояла в следующем: «…видно, что после долгих споров с Нечаевым о способах к изменению государственного устройства России, в сознании членов организации, наконец, укрепилась мысль о необходимости начать действовать именно так, как советовал Нечаев, т.е. стремиться к произведению восстания в народе».
После оглашения обвинительного акта наступил момент для дачи показаний подсудимыми. П.Г. Успенский, К. Кузнецов, Н.Н. Николаев, И.Г. Прыжов дали весьма откровенные и схожие показания, сознались в связи с Нечаевым, в участии в тайной организации и убийстве Иванова. Другие – Д.П. Волховский, И.И. Флоринский, признавали лишь то, в чем были уличены, но в основном держались уклончиво. Однако при этом все подсудимые стремились доказать суду, что каждый из них является жертвой лжи Нечаева, который использовал их в качестве инструментов для достижения своих целей. Прыжов вообще заявил, что всё это время знал Нечаева «по имени Петров или Павлов». Кузнецов же признался в том, что видел – дело идет к революции, но «верил Нечаеву и потому согласился на участие в этом деле, что не сомневался в уверениях Нечаева о громадности этого дела, о его общности и его народности, о тесной связи его с Западом, с восстанием рабочего сословия».
Кроме этого, по сообщению заведующего секретной агентурой III отделения К.Ф. Филиппеуса, «почти все подсудимые пользуются малейшим случаем, чтобы выразить свой взгляд на существующий порядок, на его ненормальность, на необходимость иного, лучшего устройства общества». С душевной болью говорили нечаевцы о бедствиях народа и своем желании помочь ему, а А.Д.Дементьева сделала развернутое выступление по «женскому вопросу», указав на бесправие женщин как на фактор, непрестанно вооружающих их против правительства. Эта речь на процессе нечаевцев вошла в историю русского освободительного движения». По мнению Володина, Карякина и Плимака, «уже тогда процесс явно не оправдывал возлагавшихся на него свыше надежд, так как он постепенно превращался в обвинение против самого самодержавного строя».
О подлинной цели тайного революционного общества никто из его членов, кроме самого организатора, так и не узнал вплоть до судебного разбирательства. Об этом можно судить по показаниям Прыжова, Кузнецова, Пирамидова: «Какая конечная цель была в виду у общества… из первого разговора с Нечаевым я знал, что его конечная цель была крайне радикальная. Я спрашивал его о подробностях. Но он не говорил, а указывал на прокламации...» (И. Прыжов); «Собственно цель кружков организации была двоякая: одни члены должны были вербовать людей, а другие…действовать на народ непосредственно. Вопрос о том, что будет после восстания, Иваном Петровичем не разъяснялся…» (А. Кузнецов); «В чем состояла цель общества? Это было не более, как мне показалось, желание собрать людей единомыслящих в виду предполагаемого народного движения…» (Н. Пирамидов).
Что касается прокламаций «Народной расправы», которые члены организации должны были распространять, то, по показаниям Кузнецова, «значение «Народной расправы» Нечаев объяснял таким образом, что «изложены в ней ужасы народа затем, чтобы те лица, которым она попадается по назначению, давали читать прокламации, чтобы этим запугать общество».
Далее необходимо рассмотреть речи основных защитников подсудимых, князя Я.И. Урусова и В.Д. Спасовича. Нужно отменить, что защита действовала вполне солидарно с подсудимыми, сочувствовала им и старалась всеми возможными способами оправдать нечаевцев, или хотя бы смягчить их приговор.
Так, Урусов, стремился доказать суду, что «Народная расправа» - это тайное общество, а не заговор», коим оно было названо в обвинительном акте, причем общество безоружное, не имеющее определенных четко поставленных целей.
Тем самым князь, видимо, желал смягчить приговор нечаевцев, так как «заговорщиков, их начальников и сообщников наказываются смертью или каторгой. В тайных же обществах главные виновные наказываются также каторгою, но второстепенные и последние деятели подвергаются гораздо менее тяжкой ответственности». Помимо этого Урусов заявил, что «нечаевщину» необходимо рассматривать «как явление, зависящее от той среды, где оно возникло, носящее характер тех условий, с которыми оно образовалось. Эта среда может быть названа русским мыслящим пролетариатом…представителей которого мы видим здесь на скамье подсудимых настоящей категории…. Все эти люди, кроме Прыжова, чрезвычайно молоды один из них не достиг той обыкновенной степени зрелости, который бы в других странах давал….право на участие в политических делах» Таким образом защитник пытался доказать, что нельзя строго судить людей не имеющего большого жизненного опыта, которые в силу своей молодости и горячности попытались влезть в политические дела.
Спасович же больше рассуждал о личности Нечаева, чем о нечаевцах. Он заявил, что
«вообще можно сказать, если Нечаев выкроен по типу одного из героев романа Гончарова «Обрыв» - Марка Волхова, то кроме того, в нем ещё много хлестаковского. Вранье явилось в Нечаеве, по всей вероятности, потому, что в плане его действий была ложь, как средство для достижения известной цели». Точка зрения Спасовича совпадает с мнением газеты «Санкт-Петербургских ведомостей», в одном из выпусков который Нечаева также сопоставили с Хлестаковым. В качестве примеров лжи Нечаева защитник приводит миф об аресте в январе 1869г., вранье Бакунину и Огареву о своих мученичествах в России, сокрытие «Катехизиса революционера» от всех членов «Народной расправы». Касательно «Катехизиса» Спасович полагал, что это «есть эмиграционное произведение, произведшее на Нечаева известное впечатление и принятое им во многих частях в руководство». Таким образом, защитник стремился оправдать подсудимых доказательством того, что они все были ловко обмануты Нечаевым и использованы им в своих корыстных целях.
Открытый суд над участниками революционного заговора, естественно, вызывал небывалый интерес. Что касается публики, которая присутствовала на судебных разбирательства по поводу процесса нечаевцев, то среди нее, по сообщению Филлипеуса, «преобладала (в громадной степени) учащаяся молодежь. Она так быстро и дружно заполняла весь зал, что порядочная часть общества, являясь в суд на заседания, находила все места уже занятыми все тою же публикою…». Публика явно сочувствовала подсудимым, так как последние были выходцами из того же, что и она, студенческого общества.
Таковыми были условия, в которых судились нечаевцы. Собственно, все «блага» для подсудимых сводились к соблюдению законности. По мнению Н.А. Троицкого, «именно это и отличало нечаевский процесс как от предыдущих, так и от последующих процессов в царской России. То же самое надо сказать о гласности».
Дело нечаевцев кончилось 27 августа 1871г.. Что касается приговора, то, приняв во внимание и доводы защиты, и объяснения подсудимых, учтя, что Нечаев вербовал заговорщиков обманным путем, суд оправдал из 78 подсудимых больше половины – 42 человека. Однако для остальных 36, а в особенности для первой группы, приговор был довольно жесткий: «Успенский – 15 лет каторги в рудниках, Кузнецов – 10 лет каторги в крепостях, Прыжов – 12 лет каторги в крепостях, и Николаев – в крепостях 7 лет и 4 месяца, затем поселить в Сибири навсегда….Флоринского – в тюрьму на 6 месяцев, затем под надзор полиции на 5 лет… Ткачева – на 1 год и 4 месяца в тюрьму, Дементьеву – на 4 месяца. Томилову, Орлова, Волховского и Коринфского освободить».
Неудивительно, что приговор вызвал огромное разочарование среди общественности, пристально наблюдавшей все 3 месяца за ходом процесса и искренне сочувствовавшей всем нечаевцам. Помимо общественности реакционные верхи также были разгневаны приговором. Впрочем, по мнению Н.А. Троицкого, «разочаровал верхи не только приговор, но и весь ход судебного разбирательства, особенно же – крах расчета на унижение подсудимых». Вопреки надеждам властей дело нечаевцев вызвало много сочувствия у публики, в большей степени среди молодежи. Правительство же, очевидно, устраивало столь крупный и громкий политический процесс с видным расчетом опорочить своих противников перед общественным мнением. Более того, царская власть рассчитывал скомпрометировать на нечаевском процессе не только обвиняемых, но и международное революционное движение, в особенности Интернационал, именем которого прикрывался Нечаев.
Гласно вскрыв коренное различие между идеалами нечаевцев и методами «нечаевщины», процесс, таким образом, по мнению Троицкого, «не утопил революционеров в Нечаевской грязи – напротив, он смыл с них эту грязь».
Ещё один плюсом процесса нечаевцев стало то, что после него, не оправдавшее своих ожиданий, правительство начало изымать политические дела из общеуголовной подсудности, а затем 7 июня 1872 г. началась судебная контрреформа в России.
Что касается самого Нечаева, то он, по словам В. Засулич, « Во время арестов успел скрыться и бежал заграницу». Так 17 декабря 1896 года Нечаев прибыл в Швейцарию. С этого времени по приказу российского императора за революционером устанавливается настоящая заграничная погоня. По мнению А.Гамбарова, «никого, даже самого опасного революционера не разыскивала так царская полиция, как разыскивала она Нечаева».
После череды неудач жандармы пошли на хитрость и подкупили польского эмигранта Адольфа Стемпковского, знавшего Нечаева, чтобы тот сдал революционера полиции.
Судя по данным отчета об аресте Нечаева, «14 августа 1872 г., агентам III-го Отделения удалось, наконец, задержать С.Г. Нечаева в Цюрихе. Адольф Стемпковский…назначил последнему свидание в тот день в ресторане…Придя в ресторан, Нечаев был тотчас же арестован…и выдан, как «уголовный преступник», России».
Суд приговорил Нечаева к каторжным работам в рудниках в течении 20 лет, после чего он был заключен в Петропавловскую крепость, где в Алексеевской равелине умер в конце 1882 г., никогда более не выбравшись на свободу. Так завершилась судьба русского революционера.
Из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что «Процесс над нечаевцами» являлся наиболее громким судебным разбирательством в России второй половины XIX в, Он отличался от всех предыдущих процессов длительностью подготовки, гласностью и открытостью, количеством участников, их желанием не доказать собственную невиновность, а во время выступлений постараться обличить все пороки правительства и государственной верхушки того времени, указать на самые злободневные проблемы и несправедливости жизни, призвать народ к действиям. Этот процесс не оправдал ожиданий правительства, желавшего скомпрометировать революционное движение как в России, так и за рубежом. Нечаевцам же удалось расположить к себе общественность, осветить в своих показаниях самые злободневные проблемы, пошатнуть незыблемость самодержавия. Они вполне добились своей первоначальной цели и повлияли на народ.
Лидер организации «Народная расправа», послуживший прототипом Петра Верховенского в романе Федора Достоевского «Бесы», родился 168 лет назад - 2 октября 1847 года. сайт вспоминает, как преподаватель церковно-приходской школы стал одним из идеологов революционного движения в царской России.
Мальчик из бедной семьи
Путь Нечаева к славе, пропитанной кровью и холодной страстью революционного дела, начался в Петербурге, куда 19-летний юноша приехал учиться и работать.
Сергей Нечаев преподавал в церковно-приходской школе. Фото: Commons.wikimedia.org
Сын бедного официанта из Иваново с детства не хотел довольствоваться ролью прислуги и усердно изучал науку. Несмотря на то, что денег в семье было мало, мальчику оплачивали занятия с наставниками, которые знакомили его с математикой, риторикой, историей, а также латынью и иностранными языками.
В 1866 году юноша приехал в город на Неве, где в то время в обществе чувствовались антиправительственные настроения. Молодежь зачитывалась романом «Что делать?», который Николай Чернышевский написал, находясь в одиночной камере Алексеевского равелина Петропавловской крепости. Как вспоминал то время один из самых влиятельных теоретиков анархизма Петр Кропоткин, для русской молодёжи того времени эта книга стала «своего рода откровением и превратилась в программу, сделалась своего рода знаменем». Еще одним событием, взбудоражившим умы радикально настроенных граждан, стала попытка убийства императора: в 1866 году у ворот Летнего сада террорист Дмитрий Каракозов пытался застрелить Александра II, но промахнулся и был задержан.
По мнению историков, это оказало влияние на формирование взглядов Нечаева, который работал преподавателем в церковно-приходской школе и посещал вольнослушателем лекции в Санкт-Петербургском университете. В тот период он сблизился с людьми, также горевшими желанием изменить существующее мироустройство, не останавливаясь при этом ни перед чем. В конце 60-х годов XIX века участники студенческого движения разработали «Программу революционных мероприятий». В работе над ней Нечаев высказывал радикальные идеи, которые позже воплотились позже в «Катехизисе революционера», уставе революционной организации «Народная расправа».
«Катехизис революционера»
«Революционер - человек обреченный; у него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни имени. Он отказался от мирской науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает… только науку разрушения, для этого изучает… механику, химию, пожалуй медицину…. Он презирает общественное мнение, презирает и ненавидит… нынешнюю общественную нравственность».«Суровый для себя и для других»
Устав, вобравший в себя идеи «революционного макиавеллизма», попирающего устои морали и основывающегося на грубой силе, увидел свет в 1869 года.
В документе давалось четкое определение, каким должен быть настоящий борец революции, готовый «разорвать всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром».
«Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела», - говорилось в «Катехизисе». Отмечалось, что такой человек в случае необходимости должен быть готов даже пожертвовать своей жизнью.
От слов Сергей Нечаев перешел к делу. В созданной им тайной организации «Народная расправа» он ввел жесткую дисциплину, основывающуюся на безоговорочном подчинении ему как лидеру. Продемонстрировать готовность пойти на любое преступление, а также «повязать» участников союза кровью он решил при помощи убийства. Жертвой был выбран 23-летний студент Иван Иванов. Поводом для расправы послужило то, что Иванов высказался против идеи расклеивания листовок в Петровской академии.
Такое поведение было расценено Нечаевым как предательство - Иванову был вынесен смертный приговор.
Он был приведен в исполнение 21 ноября 1869 года. Нечаев и еще четыре члена кружка встретились с жертвой в гроте села Петровско-Разумовское. Плану задушить «предателя» шарфом помешало активное сопротивление, которое оказал Иванов. В итоге злоумышленникам удалось оглушить студента. Нечаев же лично выстрелил из револьвера бывшему соратнику в голову.
Скрыть преступление убийцам не удалось. Труп был сброшен в пруд, где его через 4 дня обнаружил проходивший мимо крестьянин.
Жандармам удалось достаточно быстро выйти на след преступников. В кармане жертвы были документы, указывающие на двух фигурантов дела. Вскоре члены «Народной расправы» были задержаны. Всего к делу суд привлек 87 человек. Сергею Нечаеву же удалось бежать в Швейцарию. На свободе он пробыл недолго - в августе 1872 года он был экстрагирован в Россию, где суд приговорил его к 20 годам каторги.
Особо опасный преступник был помещен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, где умер 21 ноября 1882 года.
Умен и опасен
Судебный процесс над «нечаевцами» вызвал огромный скандал. К делу был приобщен «Катехизис революционера», показавший «бесов» современного общества.
К тому времени Достоевский уже обдумывал идею написания «жития великого грешника». Громкое дело подтолкнуло писателя на создание романа, в котором роль главного интригана, хитрого и коварного была отведена Петру Верховенскому, прототипом которого как раз послужил Сергей Нечаев.